Андрей Деллос: «Все начинается со сказки»

Владелец Maison Dellos начинал свою карьеру как художник, но стал выдающимся ресторатором, причем едва ли не единственным, кто удостоился почетного членства Российской Академии художеств за дизайн-проекты собственных заведений. Мы поговорили с Андреем Деллосом о том, как рождаются рестораны, с чего начинается коллекционер и почему современное искусство не должно стоить десятки миллионов долларов.

- Кем вы больше себя ощущаете — художником или бизнесменом?

- Этот вопрос я себе задаю неустанно лет тридцать. И по итогам — сейчас уже, наверное, можно подводить первые итоги — получается, что я больше артовый персонаж. В противном случае я был бы на сегодняшний момент как минимум раз в десять богаче. Но я ни о чем не жалею. Конечно, строительство многих ресторанов, и прежде всего такого, как «Турандот», с точки зрения бизнеса граничит с бессмысленностью. Однако, видимо, я все-таки везучий артовый персонаж, потому что даже такое безумие, которое я себе позволял, как выясняется, все-таки приносит деньги. Я себе задавал много лет вопрос, окупится ли «Турандот». Сегодня я констатирую, что он не только окупается, но и начинает приносить прибыль. Я рассматриваю это как везение. Многие размышляют, как я так угадал — с кафе «Пушкинъ», с другими своими безумными проектами. Когда я открывал «Пушкинъ», мне говорили — кризис, голод, зачем этот дворец? Отчего было «Бочками» всю страну не застроить, раз «Бочка» так успешна? Но мне это было неинтересно. А я всегда делал то, что мне интересно.

- То есть вы говорите о самовыражении?

- А любой мой проект — это самовыражение. Я не подстраиваюсь под клиента пока ресторан не открыт. Но как только он открывается, желание «понравиться» и услужить начинает бить через край.

- Вокруг «Пушкина» закручена целая легенда — про то, как некий екатерининский вельможа построил барочный особняк, который потом перешел к некому аристократу немцу, а тот разорился и открыл аптеку... Получается, в начале — слово?

- В начале всегда слово. Все начинается с того, что я себе самому и друзьям рассказываю какие-то сказки, истории, фантазирую. А потом это выливается в конкретный проект, в котором уже важно все — и интерьер, и атмосфера, и кухня, и сервис.

- Вы известный коллекционер антиквариата. «Пушкинъ» и «Турандот» буквально начинены уникальными старинными вещами. Когда-то вы открыли «Бабушкин сундук», потом появилась галерея «Турандот Антик». С чего начинается собиратель антиквариата?

- Я, скорее, собиратель истории искусств. А если говорить о том, что делать человеку, который решил собирать антиквариат, то для начала ему нужно в это влюбиться. Это первое и самое простое. Если этого не произошло, не надо в это дело лезть.

- Влюбиться абсолютно во что угодно?

- Ради Бога! У меня есть приятель, который, как сумасшедший, уже четвертый дом обставляет в ненавистном для меня стиле модерн. Но я к этому совершенно спокойно отношусь, потому что он в это влюблен. С моей точки зрения, домики получились довольно депрессивные, поскольку модерн в общем декадансный, депрессивный стиль. Но рано или поздно, я уверен, он от этого устанет и перейдет на следующий этап.

У коллекционирования есть три составляющие. Первое — это любовь, как правило, до гроба. Второе — знания. Когда есть о чем поговорить. У нас сегодня не так много тем, о которых можно было бы поговорить. А это колодец без дна. И третье — постоянное движение по этапам. У меня, например, так случилось, что вначале я влюбился в Ренессанс, который я обожаю по сей день. При этом для меня никогда не существовала греко-римская античность. Я понимал ее силу, но, возможно, именно из-за этого ее боялся. А сегодня я в нее влюблен. И рикошетом стал интересоваться тем, в чем никогда в жизни не мог бы себя заподозрить — неоклассикой. Вот видите — это постоянное движение, ты ни секунды не стоишь. Поэтому вначале надо влюбиться. Потом разбить лицо об стол, купив несколько неправильных вещей, — не надо этого бояться, это тоже часть пути. Потом — начать что-то читать и с кем-то консультироваться. А дальше начинается сплошной праздник.

- Блошиные рынки, антикварные салоны, аукционы?

- Начинается поиск сокровищ. Он может происходить и на Christie's, и на Sotheby's. Недавно мой приятель купил столик эпохи Людовика XIV — самый красивый предмет мебели из Версаля, который я когда-либо видел. Он его купил за копейки на Christie's в Нью-Йорке при стечении громадного количества дилеров и экспертов. Этот столик просто никто не «увидел» в куче. Чтобы такие вещи не упустить, надо обладать глазом и знанием. Путь к этому уровню очень захватывающий.

- А во что же вы влюбились? Что было первым для вас?

- Первая влюбленность у меня была, когда моя мама тащила на помойку потрясающей красоты булевский комод XVIII века. На его место она поставила жуткий столик на трех ножках, в стиле 1960-х. Вот тогда это ощущение потери меня и накрыло.

- Вы его не взяли с помойки?

- Я пытался, но мама была категорична. Она была модницей, считала, что это рухлядь. Мы с бабушкой стояли, тихо плакали, потом ушли. А комод исчез с помойки в секунду, конечно.

- Можно ли сказать, что начало дворцу «Турандот», в интерьерах которого представлено французское барокко, было положено уже тогда?

- Я скажу так — этот случай меня толкнул на изучение истории искусств, причем фанатичное. Еще в школе я в этом весьма неплохо разбирался. А уже в институтские годы вполне мог поддержать разговор и с хранителями, и с профессурой. Сегодня у меня во Франции иногда идут прямо кровавые разборки с рядом известных экспертов. И в немалой части я их выигрываю. Скажу почему. У меня взгляд шире — благодаря чисто советской манере подготовки специалистов. В той же Франции или Англии, например, все очень узко специализированы, а у нас в основном штамповали интеллектуалов. Мы знаем, может, и не глубоко, но широко, по всей поляне.

- Это хорошо?

- Я отвечу так. Для человека, который всю жизнь проведет клерком за столом, — это смерть. А для человека, который претендует на большее, — это счастье. Там штампуют людей-пекарей, людей-сапожников, людей-плотников и прочих. Я, например, сейчас забираю детей из английской школы, потому что понимаю — они взяли от нее все, что было нужно, и дальше из них будут делать потрясающих секретарей и мелких функционеров. Мне как русскому человеку это просто скучно.

- А как вы их дальше будете развивать?

- Вширь.

- Судя по всему, вы не любите современное искусство, если даже о модерне отзываетесь с неприязнью.

- Ну, извините, я достаточно долго профессионально занимался современным искусством и даже жил за счет его продажи — я имею в виду свои работы. Но я вам приведу слова моей дочери-революционерки, которая, конечно, восстала против классических вкусов папы (что нормально, потому что она сама пишет и делает это очень талантливо) и упилила в Лондон изучать современный дизайн. На третьем году обучения она ко мне пришла, долго пристально в меня вглядывалась и потом сказала: «Знаешь, может, ты не так и не прав в том, что все-таки они нас дурят». Я был очень рад, что дочь сама до этого дошла.

- Вы считаете, дурят?

- Конечно. И тем более это не может стоить десятки миллионов — я имею в виду первые имена в современном искусстве. Это не просто идиотизм. Это плевок в лицо человечеству. Но — это их право. Правда, современное искусство я замечательно использую там, где мне необходимо «убрать свой уголок цветами», в том же ресторане «Оранж 3», например. Современный стиль в прикладном выражении я вполне принимаю.

- Не раз приходилось слышать фразу «Пока не накатишь, современное искусство не поймешь».

- Это нормальная обывательская точка зрения. Потому что эксперты говорят, что современное искусство надо изучать, надо понимать концепцию... Более того, многие заявляют, что оно гораздо более наполнено и высоконаучно, нежели реалистическое искусство XVII, XVIII, XIX веков. Скажу так: я изучал его достаточно долго, но почему же у меня ощущение то же — что, «не приняв, не поймешь»? Приведу один пример: у меня в Нью-Йорке есть друг Гарри Маклоу, который владеет 25 небоскребами и собирает современное искусство. И вот стоим мы в его огромной белоснежной квартире в Плазе и смотрим на два пластмассовых пылесоса, что висят на стене. И Гарри мне долго объясняет, почему левый, зелененький, стоит миллион двести долларов, а правый — бордовенький — миллион восемьсот. И я, с одной стороны, борюсь с зевотой, а с другой — с мускулами лица, чтобы просто не заржать и не обидеть человека, которого очень люблю. Тем более что он от всего сердца мне это рассказывает. Для меня это язык инопланетян. Слава Богу, что есть люди, которые это любят, и их много. Но большинству из художников все равно хочется задать детский вопрос «А рисовать-то ты умеешь?». Такой вопрос ни в коем случае нельзя задавать в среде экспертов — вам прочтут целую лекцию по этому поводу. Поэтому я его никогда и не задаю, хоть иногда напрашивается. Как и в любой сфере, в современном искусстве тоже есть талантливые люди, но, к сожалению, в нем уж слишком много того, что называется «мулька», «кунштюк». Этот эпатажный элемент — сбить с ног — присутствует настолько часто, что я понимаю — со мной играют. Вот только правила этой игры мне кажутся довольно дешевыми.

- Когда-нибудь эта игра закончится, и начнется другой поворот.

- Да все начнется. Будет какой-то другой поворот. Но вот в этой нынешней концептуальной пурге можно провести много времени. Я отвечу почему. Дело в том, что начиная с 1980-х годов, то есть уже 30 лет, искусство принадлежит не художнику, а профессиональному дилеру. Сегодня искусство — это искусство дилеров. А кто такой дилер? Бизнесмен-функционер. И он мне объясняет, что я должен любить, а что нет. Он «запускает» художника. Откуда я это знаю — меня самого так «запускали» в Париже. И мне известны все способы, которые при этом используются. В том числе выкуп за чудовищные деньги твоих работ на аукционах. По сути дела это жульничество. Мне это не нравится.

- То есть если бы вы не оставили карьеру художника, то вынуждены были бы встраиваться в эту систему?

- Я бы не остался художником. Все равно ушел бы в «прикладнуху». Потому что здесь, по крайней мере, мне не стыдно. Потому что использование современных инструментов и приемов дает мне возможность создавать среды. А что меня в итоге интересует как дизайнера — прежде всего создание среды.

- Созданные вами «Пушкинъ» и «Турандот» — это ручная работа?

- Да, это сплошной хенд мейд.

- Но почему все-таки реальный дворец кажется ценнее? Потому что за ним «пыль веков»?

- А вы точно знаете ценность дворца? Это зависит от взгляда. Передо мной на блошином рынке стояла американка, которая возмущалась, что за комод XVIII века просили сорок тысяч евро. Она говорила: «Да мне такой новый сделают за пятерку». Она считает, что новый дороже. Так что все зависит от подхода. Я шучу, конечно.

В искусстве вопрос подлинности — один из главенствующих. Именно этот вопрос мы обсуждали прошлой осенью — когда меня приняли в Академию художеств, что для меня было очень лестно. Но я создавал не подделку под старину — в том-то и дело! Если у меня в «Пушкине» и «Турандот» все состарено — так у меня вообще все состарено, и в «Бочке», и в «Шинке». Патина дает возможность грезить, когда ты видишь объект. А лобовой цвет не дает такой возможности, он сразу проставляет все точки над i. Это просто прием смягчения палитры. В принципе «Турандот» и «Пушкинъ» — абсолютно авторские работы. И ценность их, возможно, будет расти с годами. Они создавались, как вино, а вино должно набирать во времени. Подделки, копии XIX века вещей XVII века на сегодняшний день ничего не стоят. А авторские работы XIX века стоят очень дорого. Почему? Потому что быстро пробежали эти сто с лишним лет. Время вообще быстро бежит.

- Академия «Турандот», с ее лекциями по истории искусств, камерными концертами классики и уроками по этикету, кажется «вишенкой на торте» вашего дворцового проекта.

- Появление Академии было логично. Ее инициаторами стали сами люди, которые к нам привыкли ходить много лет, начиная с «Кафе Пушкинъ». Сама среда сформировала определенное сообщество, что-то сродни клубу. Когда «Пушкинъ» только появился, туда захаживали и «братки». Но они там не прижились. Среда вытесняет тех, кто в ней не органичен.

- Недавно в «Пушкине» было презентовано новое меню под названием «Сказки Пушкина». Это как-то связано с премьерой одноименного спектакля Роберта Уилсона в Театре Наций?

- Да, оно создавалось специально, чтобы гости имели возможность дополнить впечатления, полученные в театре, гастрономическим спектаклем в исполнении шеф-повара Андрея Махова.

- В театре авангард, а у вас классика?

- В принципе да. Но не совсем — это фантазии повара на тему сказок Пушкина.

- А ваше авиаменю как-то отличается от обычного?

Да, конечно. Наше авиаменю — это полноценный ресторан на борту, что означает, прежде всего, хенд мейд. Вы можете заказать блюда русской, китайской, японской — любой кухни из наших ресторанов. И по вкусу, и по подаче они не будут отличаться от тех, к которым вы привыкли. Конечно, эти блюда сделаны немного иначе — с учетом того, как изменяется восприятие вкуса на высоте. Но технологические тонкости вам не будут заметны.

Мы провели громадную исследовательскую работу в этом плане. И эта работа дала свои результаты. Но, главное, мне же легко контролировать качество, потому что летает громадное количество моих знакомых. Чуть что не так — они сразу звонят и в лоб говорят, что думают. Последнее время растет количество комплиментов, да и просто благодарностей. Обороты растут — несмотря на кризис. И потом этим просто интересно заниматься. Хотя бы из-за того, что я тоже люблю поесть в транспорте.

- Готовы ли вы ради нового гастрономического ощущения лететь на край света?

- Нет. Я скажу сразу — у меня есть один знакомый ресторатор из Лондона, который ради одного только блюда готов был пересечь Тихий океан. Вот так куда-то лететь — у меня на это просто нет времени. Немало открытий чудных происходит и в Европе, и в Америке, но для этого не стоит срочно отрываться. Я фанатик, влюбленный в кухню. Но достаточно самоуверенный фанатик. У меня уже много лет нет ощущения, что где-то трава зеленее, небо голубее, а вода мокрее. Потому что я столько доказательств получил, что мы отнюдь не худшие, а возможно, даже в списках лучших, — что это дает некую уверенность. Мы столько вкалывали не на жизнь, а на смерть, для того чтобы выйти на этот уровень, что сегодня можно иногда самодовольно погладить себя по брюшку. Вопрос только в одном — чтобы не заснуть, не заскучать. А этого со мной не произойдет никаким образом — это просто не моя натура. У нас невероятное количество планов и здесь, и за рубежом. И все они очень интересные.

---

Андрей Деллос родился в 1955 году в Москве в семье архитектора и певицы. Окончил в 1976-м Московское художественное училище памяти 1905 года по специальности «художник-реставратор», затем строительный факультет МАДИ, позже учился в Институте иностранных языков им. Мориса Тореза и на курсах переводчиков-синхронистов при ООН. В 1987 году уехал во Францию, через шесть лет вернулся в Россию и вместе с Антоном Табаковым открыл свои первые проекты: дискотеку «Пилот»и клуб «Сохо». Сегодня империю Maison Dellos составляют рестораны «Кафе Пушкинъ», «Турандот», «Шинок», «Бочка», «Оранж 3», «Фаренгейт», кондитерская «Кафе Пушкинъ», сеть кафе «Му-Му», ресторан Betony в Нью-Йорке, две кондитерские и брассери Cafe Pouchkine в Париже, компании Dellos Air Service, Dellos Catering, Dellicatering, Dellos Delivery, цветочная галерея «Турандот», антикварная галерея «Турандот Антик», ювелирный салон Buccellati, магазин антикварных редкостей «Сундук» и центр косметологии «Посольство красоты». Андрей Деллос коллекционирует предметы декоративного искусства эпохи Ренессанса.